— Надо убить его, — согласился Медведь. — Я приказываю вам убить его! — И он ткнул толстым пальцем в Пашку.
Не надо было ему так говорить. Своим нахальством он спас Пашке жизнь.
— Я — вождь племени, — сказала Мама. — Я здесь говорю. Когда ты покоришь мое племя, я буду слушаться тебя.
Медведь криво усмехнулся и пошел прочь. За ним последовал телохранитель с дубиной.
Пока племя собиралось в поход, Мама подошла к Пашке.
— Вместо тебя пойдет Туча. Ты остаешься в пещере один. Главное — береги огонь. Огонь — наш живой друг. Если огонь умрет, племя тоже умрет.
— И на что вам только сдались эти чу? — спросил Пашка.
— Ты чужой, ты не знаешь. Они как дикие звери. Их надо убивать. Пока всех не убьем, они будут грабить и убивать нас, мешать нам охотиться, отнимать нашу пищу. Но их уже осталось немного. Скоро мы убьем последних.
Пашка слушал вождиху и думал: «Вот и разрешилась историческая загадка. Оказывается, наши прабабушки и прадедушки убили несчастных неандертальцев. А не убили бы, еще неизвестно, кто бы сегодня владел Землей».
Уходя, соплеменники старались не смотреть на Пашку, только Мама подошла к нему и сказала:
— Сними пояс.
— Зачем?
— Это пояс охотника. И отдай нам свое имя.
— Возьмите.
— Ты больше не Седой, — сказала Мама. — Ты Пшшшк, как ты сам себя назвал. И пускай тебе будет стыдно.
— Стыдно убивать людей, — возразил Пашка. — И еще, наверное, исподтишка.
— А как же по-другому охотиться? — удивился Гром. — Конечно, надо подобраться исподтишка. А то могут дать сдачи. Они жутко сильные. — И с этими словами Гром первым зашагал по тропинке к реке.
За ним последовали остальные. Даже дети несли маленькие дубиночки. Последней шла Умница. Она обернулась, и Пашке показалось, что девочка плачет.
— Не обращай внимания! — крикнул он. — Все будет хорошо.
Наконец племя скрылось в листве, и наступила тишина.
Пашка в одиночестве остался на площадке перед пещерой.
Время Пашка, конечно, определить точно не мог, но солнце двигалось по небу, и он подсчитал, что прошло больше часа.
Он ломал голову, чем бы заняться.
Может, бросить этот проклятый костер и побежать к неандертальцам предупредить их об опасности? Но Пашка хорошо знал, чем кончается такая беготня — реанимацией! Достаточно представить себя на их месте. Прибегает к тебе какой-то марсианин и начинает на своем языке или на языке твоих злейших врагов что-то втолковывать. Да ты вытащишь бластер и начнешь стрелять!
«Какое счастье, что здесь нет бластеров, — подумал Пашка, прервав ход своих тревожных мыслей, — а то меня давно бы кто-нибудь пристрелил! Наверное, это очень разумно с точки зрения эволюции: пока люди дикие, у них дубинки и камни, а пушки и бомбардировщики они изобретают, только когда становятся культурными…»
Что-то в собственных рассуждениях Пашке не нравилось, но ему не хотелось особенно задумываться. Пашка был человеком действия, а не рассуждений.
Человеку действия хочется действовать.
Человеку действия противно сидеть у костра и подкладывать в него дровишки, которые, кстати, кончаются, а это значит — надо идти собирать хворост или ломать сухие ветки. Но такой труд — не для великого охотника.
К тому же Пашка хочешь не хочешь, но должен был помнить, что сам он не троглодит, а школьник, живет в двадцать первом веке и проходит практику по истории. И снимает фильм. А раз он снимает фильм, то неплохо бы придумать интересный сюжет. У костра ничего интересного не снимешь. Значит, надо идти искать этот сюжет, как делают все киношники.
В берлогу к пещерному медведю соваться глупо — он тебя голыми лапами одолеет. Ловить за хвост саблезубого тигра? Отыскать гигантского оленя, у которого рога в размахе четыре метра — такие висят в кабинете у Ричарда?
Пашка перебирал в уме всякие варианты, хотя заранее знал, куда пойдет. Конечно же он отыщет мамонтов, подберется к ним поближе и сделает фильм что надо!
Пашка даже знал, где искать мамонтов — там, где проходит тропа на водопой.
Он высунулся из пещеры. Зарядил мелкий дождик, порывами дул ветер. Жалко, что Мама отняла охотничий пояс. Жестокие все-таки здесь нравы!
Погоди-погоди… Мама велела снять пояс, чтобы злобный Медведь видел, как она наказывает Пашку. А куда она дела пояс? Кинула его в угол, где все спят, на шкуры.
Пашка нагнулся, пошарил и сразу нашел свой пояс. Значит, Мама на самом деле не собиралась лишать его звания охотника. Эта мысль Пашку порадовала, он снова надел пояс и сунул в карман последний кусок мяса, что лежал возле костра. Вдруг захочется есть?
Потом Пашка полюбовался своим кинжалом, обмотал его с одного конца липучей лианой, затем куском старой кожи, чтобы было удобно держать в руке. Теперь, звери, берегитесь! Идет хозяин тайги!
На прощание Пашка позаботился о костре. Он подложил два последних больших полена, пошуровал, чтобы лучше горело, — до его возвращения хватит.
За день, проведенный в первобытной эпохе, Пашка немного научился осторожности. Он уже не бросался в кусты или в речку, не посмотрев сначала, кто там может его поджидать. Поэтому он простоял целую минуту, положив руку на кинжал. Тихо. Птицы перекликаются — значит, никого не боятся.
Пашка подобрал с земли палку — крепкую и достаточно длинную, чтобы можно было пошарить ею в кустах, проверить, нет ли там скорпиона или змеи, и пошел в гору, туда, где лес редел и начинались округлые холмы с редкими деревьями на склонах.